Читать книгу "В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян"

не дает мне закончить, вероятно, поняла, что происходит со мной. Она такая — понятливая и душевная.

— Иди в класс, — говорит она, — не забывай, мужчина в любом возрасте должен оставаться мужчиной.

Ынкер Маро любит, иногда, высказываться замысловатыми фразами, но я, должно быть, понял ее, иначе, почему так по-дурацки покраснел?..Представляю, какой у мня был вид, когда я, еле волоча ноги, вошел в класс и молча, понурив голову, пошел, сел на свое место. Нет, хорошие у нас одноклассники, расспрашивать не стали, будто ничего и не было. Рузан тоже не спрашивает. Она только искоса бросает на меня мимолетные взгляды и робко улыбается. И, вдруг, она на мгновение кладет руку на мою и прижимает.

— Ты не переживай, — говорит она тихо, почти только красными и пухлыми, как детскими, губами. — Пройдет. Такое, с кем угодно, может случиться. — И немного наклонившись ко мне, снова улыбается. Тепло ее пальцев, словно, проникают во всю мою сущность, я чувствую, как расслабляюсь и обратно возвращаюсь в нормальное состояние. Господи, я точно знаю, что эта девушка скоро сведет меня с ума. Пусть только руку не убирает с моей руки, пусть так и обжигает меня своим теплом. Ради этого стоит, даже, сойти с ума. Неужто, я не прав?

После последнего звонка Марат снова становится перед нашей партой и по-хозяйски обращается к Рузан:

— Пошли.

Рузан покорно встает и идет к двери. Бабушка, что ли, научила ее этой национальной покорности? Так хотелось бы у самой двери остановить этого Марата и с размаху, сильно ударить его в лицо. Но нет, не стоит второй раз ввязываться в драку. Это будет чересчур много за один день.

Лилит также встает, собирает учебники, тетради, укладывает в сумку. Не спешит. Исподтишка, смотрю на нее. Если первым выйду из класса я, то должен пройти мимо нее. Вероятно, хочет поговорить, поэтому и тянет с выходом. О чем должна говорить? Ясно, хочет помириться. Не только с Лилит, говорить у меня нет настроения ни с кем. Я тоже укладываю учебники и тоже не спешу. Лилит грустно наблюдает за мной, а потом, понурив голову, идет к двери.

Вдали горит лес… Так кажется с первого взгляда. На самом деле, лес не горит. Это солнце достигло Кагнахача, переходит за горы, и его красные лучи озолотили лес. По знакомой тропинке, глядя на леса, сам себе насвистывая, иду домой. А потом, вдруг очнулся, ведь утром я как раз из-за этой мелодии получил пощечину.

Усмехаюсь и продолжаю свой путь…

Шалость — вещь нехоршая. Я это знаю, но, иногда, бывает так, что вынужденно начинаю озорничать с кем-нибудь. Наверное, так и должно быть, наверное, без этого невозможно. Вон, сколько времени мы с Лилит в ссоре. Один раз попытался помириться, ничего не вышло, она сердито посмотрела на меня и отвернулась. Я же не заставлю, раз не хочет. С Маратом тоже не разговариваю. Между нами был небольшой инцидент из-за Рузан, с того дня не общаемся. С ним у меня личные счеты…

А вот, с Рузан… Мне даже в голову не приходит, что я могу когда-нибудь поссориться с ней. Перед Новым Годом она вдруг говорит мне:

— Я никогда не слышала от тебя ласкового слова… — Я чуть не задохнулся. Как будто словами можно выразить то, что чувствуешь. Я ведь готов с утра до вечера говорить ей ласковые слова, но это не так уж легко. Да, хоть, вот сейчас. Что ей ответить? Сначала слушаю, как немой, потом бурчу:

— Какие, например, имеешь ввиду слова?

Честное слово, меня самого тошнит от моих слов. Удивляюсь, как может Рузан сидеть за одной партой с таким тупым дебилом, каким являюсь я. А она… только лучезарно улыбается, а потом говорит:

— Ты ведь рад нашему сближению, Мгерик. Рад?

— Рад… Конечно, рад, ты что, сомневаешься?

Рузан подносит палец к губам:

— Т-с-с-с…

Я умышленно смотрю по сторонам, хотя, сам знаю, что в классе никого нет, кроме меня и Рузан. Уроки давно закончились, но домой не иду, потому что, по расписанию, сегодня я дежурный. Рузан сначала ушла с Маратом, потом, спустя минут десять, снова вернулась. И вот, мы одни с Рузан в полутемной, просторной комнате.

— А ты? — спрашиваю я и чувствую, как мой голос дрожит. Рузан пожимает плечами.

— Ты же видишь… Я сама себе удивляюсь… Все время хочу быть рядом с тобой, даже если ни о чем и не говорим, все равно, мне интересно и приятно с тобой…

— Спасибо, — говорю, — спасибо, Рузан.

— За что спасибо? — говорит Рузан, загадочно улыбаясь. — Ты удивительный, Мгерик… Я ведь себя не заставляю. Мне, действительно, нравится быть всегда рядом с тобой, каждую минуту… Отчего это, не знаю, я сама не могу понять, но чувствую, что дальше всегда будет так… Но только об этом никому не говори. Хорошо?. Это касается только нас двоих, хорошо?

От этих слов на меня повеяло таким теплом и лаской, что я, будучи не в состоянии сдержаться, сам не знаю, как это получилось, говорю:

— Если б ты знала, как я люблю тебя. Я схожу с ума…

От неожиданности Рузан отпрянула назад. Ну, конечно, взять и сказать такое школьнице. Наверное, в этот момент у меня было совершенно глупое выражение лица. Чтобы, как-то, сгладить сложившуюся ситуацию, я быстро беру тряпку и начинаю исступленно вытирать с доски, в то же время, сам того не замечая, исподтишка, смотрю на Рузан. Я боюсь, что Рузан может оставить меня, уйти. И правильно сделает… кто такое говорит девочке?..

Нет, пока не уходит, но повернулась к окну. Если оставит и уйдет, я брошусь со второго этажа.

— Ладно, прости, — говорю, — только не уходи, прошу…

И тут происходит такое, чего я никак не ожидал. Рузан медленно отворачивается от окна, ее лицо горит почему-то, она так же медленно подходит ко мне, остановившись очень близко, я даже чувствую ее дыхание, говорит тихо:

— Поцелуй меня, Мгерик.

— Что?.. — Что она сказала? Указательным пальцем я поправляю очки. Ошибаюсь или нет, но делаю это невольно.

— Поцелуй меня…

— Рузан, любимая, дорогая… — двумя руками обнимаю ее за плечи, они такие нежные, хрупкие, что страшно трогать, целую теплую щёку. Рузан слегка откидывает голову назад, я целую ее алые, покорные губы.

А потом, будто застигнутые при преступлении, смотрим в разные стороны. Я уже не знаю, сколько времени мы стоим молча, даже не смотриим друг на друга, словно мы в ссоре. Оба немного стесняемся, но, вместе с тем, приятно. Я никогда не думал, что человек может чувствовать одновременно и стыд, и удовольствие.